Виктор Суворов - Выбор[Новое издание, дополненное и переработанное]
Стрелки часов вытянулись в прямую линию, французский механизм заиграл мелодию, и бронзовый молоточек звякнул по сверкающей тарелочке: бо-о-о-м-м-м.
— Его нет! — объявил Сталин.
— Кого нет? — не понял Мессер.
4
Сталину очень хотелось, чтобы Мессер пришел, чтобы проломил все кордоны, все заставы. Сталин любил людей сильных, людей талантливых, людей, одаренных необычными способностями. И в то же время Сталин не хотел, чтобы Мессер пришел. Не хотел, чтобы самая мощная в человеческой истории система охраны и безопасности была кем-то прорвана. Сталина тянуло к этому необычному человеку, и в то же время не хотел Сталин встретить того, кто в чем-то сильнее самого Сталина.
Мессер вошел в сталинский кабинет за четыре минуты до назначенного времени, а ровно в шесть в ответ на победный сталинский клич объявил, что он уже прибыл и только ждет момента, когда на него обратят внимание. Только тут его и увидели. И тихое смятение прижало совещавшихся к стульям, и каждый глаза опустил, стараясь не видеть происходящего, как бы ограждая себя от этого мира.
И только Сталин улыбнулся, озорные чертики запрыгали в его глазах, все грязное и черное в одно мгновение как бы отошло и отстало от Сталина, и все его существо переполнилось единым порывом того восхищения, которое русский человек может выразить только коротким матерным возгласом.
Сталин не был по рождению русским, но, покорив русских и властвуя над ними безраздельно, перенял у них мноюе, даже манеру выражать восторг. Он один на всей земле знал о системе своей охраны, потому только он один мог оценить величие совершенного Мессером. Когда-нибудь люди полетят в космос, когда-нибудь они достигнут Луны, Венеры и Марса, когда-нибудь — Сатурна и Нептуна. Но что будет означать полет первого человека в космос в сравнении с тем, что совершил чародей? Полет в космос будет означать очень мало. Для всего человечества, понятно, это будет великий праздник. Но планета будет ликовать только потому, что никто в мире, никто, кроме Сталина, даже приблизительно не представляет мощи тайной системы охраны, которую преодолел Мессер. В сравнении с этим вся предшествующая и вся грядущая история человечества меркнет. Достижений выше этого быть не может. Унести из банка миллион — чепуха. В былые времена товарищ Сталин сам банк курочил. С партнерами. Европе на удивление. Банк он и есть банк. Но как пройти сквозь бесчисленные невидимые цепи сталинской охраны и несокрушимые стены?! Невозможно.
Перед Сталиным стоял человек, совершивший невозможное. Потому Сталин подошел к нему, обнял, отошел, вытряхнул пепел из трубки не в пепельницу, а мимо, ибо глазами Мессера не отпустил, стукнул ладонью по столу, не удержал в себе, но звякнул-грохнул той самой фразой, единственно возможной в данном случае для правильной оценки совершенного:
— Во, бля!
5
В испанской группе — урок выживания. Для каждой — свой пункт старта и свой пункт финиша. Для новенькой старт в Яхроме, финиш — в Наро-Фоминске. На маршруте одна контрольная точка: Москва, Красная площадь, памятник Минину и Пожарскому. Надо положить к основанию букет цветов. От старта до финиша можно использовать любой вид транспорта: лететь самолетом, скакать на коне, катить на велосипеде или верхом на палочке. Как нравится. Но, как всегда, стартует каждая без оружия, без денег, без документов. А чтобы придать уроку реализма, московская милиция и части НКВД оповещены о побеге из Дмитлага особо опасной преступницы-садистки, которая людей в карты просаживает и бритвами режет, и сообщены кому следует ее приметы. Можно предполагать, что если попадется девочка милиционерам, то они ее могут и не убить на месте, — просто изнасилуют, изобьют, изувечат и доклад пошлют победный: Девятым отделением милиции города Москвы…
Ясно, что за этим последует отчисление из группы, а вот что после этого — неизвестно. Потому — лучше не попадаться. Потому надо пройти Москву тенью, пройти привидением, пройти так, чтобы не заметили.
И, как все предыдущие уроки, этот усложнен тем, что надо думать не только о скорости и направлении движения, не только о своей безопасности, но и о чем-то другом. Это другое задано на старте: сочинение на тему «Почему надо истреблять царей, королей и императоров». Пройдя маршрут, надо будет не валиться в траву, не хватать воду большими глотками, а писать. На финише руки дрожать будут, мысли путаться, а глаза слипаться, и времени на сочинение — тридцать минут. Действуй как нравится: можешь в пути все обмозговать и написать. В общем, каждый сам свой выбор делает…
6
— Ты зачем пришел в мою страну? — тихо спросил Сталин, как только закрылась дверь за последним из совещавшихся.
— Ты меня звал.
— Я охотился за тобой, я посылал людей…
— За мной все охотятся: Гитлер, Черчилль, Рузвельт. И ты тоже. В Берлине меня встретили два американца. Но я-то понял: на тебя работают. Я просто увидел за ними твою трубку. И усы. Твоих посланцев я прогнал. Но еще до того… ты меня звал. Я слышал твой зов.
— Правильно. Я тебя звал.
— Зачем?
— Ты, Мессер, будешь мне служить.
— Я не буду тебе служить.
— Почему?
— Я сильнее тебя. Ты, Сталин, слабее. Сильный подчиняет слабого, а не наоборот.
— Ты, Мессер, мне силу свою показал, но моей силы еще не видел. Теперь мое время. Теперь моя очередь силу показывать. Садись, — Сталин приказал.
— Я постою.
— Садись, — повторил Сталин.
— Я постою.
Это с вами тоже бывало, как и со мной: случайно упрешься взглядом в чьи-то глаза незнакомые и поначалу вроде в шутку уступить не хочешь. Потом обозлишься, потом, не мигая, давишь взглядом: покорись! Гляделками, гад, моргни! Отведи глазища бесстыжие! Опусти их, блудливые! Ресницами-то прикройся! Ты слабее меня! Моргни, падла, а то удавлю взглядом!
Вот и Сталин с Мессером вроде в шутку начали, но тут же у обоих, как у волков, загривки взъерошились:
— Садись!
— Я постою!
Сталин вдруг ощутил себя маленьким человечком. В клетке с бешеным тигром. Только дрессировщика пожарники с брандспойтами подстраховывают. Только у дрессировщика револьвер за поясом и стальной штырь в руке: в случае осложнений в пасть тигриную пырнуть. А у товарища Сталина — ни пожарников с брандспойтами, ни револьвера, ни штыря стального. Пересохло во рту. Той сухостью рот осушило, которая говорить не дает. Которая слова не позволяет вымолвить. Выдохнул Сталин. Глаза опустил. И вдруг развернулся весь к Мессеру и тихо то ли повелел, то ли попросил:
— Садись.
7
Так в цирке бывает: взбесился тигр. Прямо во время представления взбесился. И тогда возможны варианты. Первый: пожарным мигнуть, они непокорного ударят водяными струями. Все разом ударят. С разных сторон. Так ударят, что неповадно будет бунтовать. Только после того тигра-бунтовщика из цирковой труппы придется списать в зоопарк. Дальше с таким работать нельзя.
А второй вариант: укротить. Отношения выяснить. Повиноваться заставить. Дрессировщику прямо на арене, всех остальных зверей выгнав, надо укрощать одного зверя, непокорного. Профессия так ведь и называется: укротитель! Вот и работай. Укрощай.
Потому, забыв все, потому, публику почтеннейшую презрев, надо волю укротителю собрать в точечку жгучую и повелеть зверю приказы выполнять. Зверь будет реветь. Зверь на удары бича клыки выскалит. И пена из пасти. А клычищи желтые. А глаза людоедские. И, прижавшись к решетке, шипя от злости, он вдруг бросится на ненавистного человека…
Его не штырем стальным, не плетью цыганской, его взглядом остановить надо. Смирись! Власть над собою признай!
Десять минут усмирения. Двадцать! Человек и зверь. Один на один. Тридцать минут! Грудью против него! Взглядом! Смирись, зверюга! Подчинись! Я сильнее тебя! Главное тут: жизнью не дорожить. Зачем она, жизнь? Черт с нею, с жизнью, лишь бы зверю место указать. Лишь бы показать крови жаждущему: не боюсь клыков твоих. Не боюсь когтей. Смирись!
А уж зритель победу оценит. А уж зритель благодарный взревет победным ревом, страшнее бешеного тигра взревет. И уж зритель ладони отшибет во славу победителя. И то потом пол проломит. Потом. Когда зверь покорится. Когда зверь, рыча и огрызаясь, приказ нехотя выполнит: ладно уж…
При появлении Сталина все всегда почему-то вставали. Заставить встать любого при своем появлении — не проблема. Для того чтобы заставить встать, Сталин даже не прилагал никаких усилий. Они сами вставали. Все.
Сейчас же речь шла не о том, чтобы заставить встать — это было бы легко, — сейчас надо было заставить чародея сесть.
Не было зрителей в кабинете кремлевском. Не московский тут цирк на Цветном бульваре. Тут огромный глухой кабинет меж несокрушимых стен. Колизей без зрителей. Укрощение строптивого. Некому тут орать, восторгом исходя. Один на один. Между ними и осталось — то ли попросил Сталин, то ли повелел:
